Много лет тому назад на первом курсе одного из языковедческих учебных заведений должно было происходить первое занятие - вступительная лекция по "Введению в языкознание".
Студенты, робея, расселись по местам: профессор, которого ожидали, был одним из крупнейших советских лингвистов. Что-то скажет этот человек с европейским именем? С чего начнет он свой курс?
Профессор снял пенсне и оглядел аудиторию добродушными дальнозоркими глазами. Потом, неожиданно протянув руку, он указал пальцем на первого попавшегося ему юношу.
- Ну, вот... вы - проговорил он вместо всякого вступления. - Подите-ка сюда, к доске. Напишите... напишите вы нам... предложение. Да, да. Мелом, на доске. Вот такое предложение: "Глокая..." Написали? "Глћкая кџздра".
Юноша пожал плечами и, точно слагая с себя всякую ответственность, решительно вывел под диктовку: "Глћкая куздра штљко будланџла бћкра и курдїчит бокрёнка".
В аудитории послышалось сдержанное фырканье. Но профессор поднял глаза и одобрительно осмотрел странную фразу.
- Ну вот! - довольно произнес он. - Отлично. Садитесь, пожалуйста! А теперь... ну, хоть вот вы... Объясните мне: что эта фраза означает?
Тут поднялся шум.
- Это невозможно объяснить! - удивлялись на скамьях.
- Это ничего не значит! Никто ничего не понимает...
И тогда-то профессор нахмурился:
- То есть как: "никто не понимает"? А почему, позвольте вас спросить? И неверно, будто вы не понимаете! Вы отлично понимаете все, что здесь написано... Или - почти все! Очень легко доказать, что понимаете! Будьте добры, вот вы: про кого тут говорится?
Испуганная девушка, вспыхнув, растерянно пробормотала:
- Про... про куздру какую-то...
- Совершенно верно, - согласился ученый. - Конечно, так! Именно: про куздру! Только почему про "какую-то"? Здесь ясно сказано, какая она. Она же "глокая"! Разве не так? А если говорится здесь про "куздру", то что за член предложения эта "куздра"?
- По...подлежащее? - неуверенно сказал кто-то.
- Совершенно верно! А какая часть речи?
- Существительное! - уже смелее закричало человек пять.
- Так... Падеж? Род?
- Именительный падеж... Род - женский. Единственное число! - послышалось со всех сторон.
- Совершенно верно... Да, именно! - поглаживая негустую бородку, поддакивал языковед. - Но позвольте спросить у вас: как же вы это все узнали, если по вашим словам, вам ничего не понятно в этой фразе? По-видимому, вам многое понятно! Понятно самое главное! Можете вы мне ответить, если я у вас спрошу: что она, куздра, наделала?
- Она его будланула! - уже со смехом, оживленно загалдели все.
- И штеко притом будланула! - важно проговорил профессор, поблескивая оправой пенсне, - И теперь я уже просто требую, чтобы вы, дорогая коллега, сказали мне: этот "бокр" - что он такое: живое существо или предмет?
Как ни весело было в этот миг всем нам, собравшимся тогда в той аудитории, но девушка опять растерялась:
- Я... я не знаю...
- Ну вот это уж никуда не годится! - возмутился ученый. - Этого нельзя не знать. Это бросается в глаза.
- Ах да! Он - живой, потому что у него "бокрёнок" есть.
Профессор фыркнул.
- Гм! Стоит пень. Около пня растет опенок. Что же, по-вашему: пень живой? Нет, не в этом дело, А вот, скажите: в каком падеже стоит тут слово "бокр". Да, в винительном! А на какой вопрос отвечает? Будланула - кого? Бокр-а! Если было бы "будланула что" - стояло бы "бокр". Значит, "бокр" - существо, а не предмет. А суффикс "-ёнок" - это еще не доказательство. Вот бочонок. Что же он, бочкин сын, что ли? Но в то же время вы отчасти встали на верный путь... Суффикс! Суффиксы! Те самые суффиксы, которые мы называем обычно служебными частями слова. О которых мы говорим, что они не несут в себе смысла слова, смысла речи. Оказывается, несут, да еще как!
И профессор, начав с этой смешной и нелепой с виду "глокой куздры", повел нас к самым глубоким, самым интересным и практически важным вопросам языка.
- Вот, - говорил он, - перед вами фраза, искусственно мною вымышленная. Можно подумать, что я нацело выдумал ее. Но это не вполне так.
Я действительно тут перед вами сделал очень странное дело: сочинил несколько корней, которых никогда ни в каком языке не бывало: "глок", "куздра", "штек", "будл" и так далее. Ни один из них ровно ничего не значит ни по-русски, ни на каком-либо другом языке.
Я, по крайней мере, не знаю, чтћ они могут значить.
Но к этим выдуманным, "ничьим" корням я присоединил не вымышленные, а настоящие "служебные части" слов. Те, которые созданы русским языком, русским народом, - русские суффиксы и окончания. И они превратили мои искусственные корни в макеты, в "чучела" слов. Я составил из этих макетов фразу, и фраза эта оказалась макетом, моделью русской фразы. Вы ее, видите, поняли. Вы можете даже перевести ее; перевод будет примерно таков: "Нечто женского рода в один прием совершило что-то над каким-то существом мужского рода, а потом начало что-то такое вытворять длительное, постепенное с его детенышем". Ведь это правильно?
Значит, нельзя утверждать, что эта искусственная фраза ничего не значит! Нет, она значит, и очень многое: только ее значение не такое, к каким мы привыкли.
Моя фраза подобна алгебраической формуле! Если я напишу: a = x + y, то каждый может в эту формулу подставить свое значение и для x, и для y, и для a. Какое хотите? Да, но в то же время - и не какое хотите. Я не могу, например, думать, что x = 2, a = 25, а y = 7. Эти значения "не удовлетворяют условиям". Мои возможности очень широки, но ограничены. Опять-таки почему? Потому, что формула моя построена по законам разума, по законам математики!
Так и в языке. В языке есть нечто, подобное определенным цифрам, определенным величинам. Например, наши слова. Но в языке есть и что-то похожее на алгебраические или геометрические законы. Это чтото - грамматика языка. Это - те способы, которыми язык пользуется, чтобы строить предложения не из этих только трех или, скажем, из тех семи известных нам слов, но из любых слов, с любым значением.
У разных языков свои правила этой "алгебры", свои формулы, свои приемы и условные обозначения. В нашем русском языке и в тех европейских языках, которым он близок, главную роль при построении фраз, при разговоре играет что? Так называемые "служебные части слов".
Вот почему я и начал с них. Когда вам придется учиться иностранным языкам, не думайте, что главное - заучить побольше чужих слов. Не это важно. Важнее во много раз понять, кђк, какими способами, при помощи каких именно суффиксов, приставок, окончаний этот язык образует существительное от глагола, глагол от существительного; как он спрягает свои глаголы, как склоняет имена, как связывает все эти части речи в предложении. Как только вы это уловите, вы овладеете языком. Запоминание же его корней, его словаря - дело важное, но более зависящее от тренировки. Это придет!
Точно так же тот из вас, кто захочет быть языковедом, должен больше всего внимания уделять им, этим незаметным труженикам языка - суффиксам, окончаниям, префиксам. Это они делают язык языком. По ним мы судим о родстве между языками. Потому что они-то и есть грамматика, а грамматика - это и есть язык.
Так или примерно так говорил нам крупный советский языковед Лев Владимирович Щерба, учеником которого я имел честь когда-то быть.
Грамматика похожа на геометрию.
Геометрия не говорит об этом вот кубике или о тех двух треугольниках; она устанавливает свои законы для всех вообще кубов, шаров, линий, углов, многоугольников, кругов, какие только могут найтись на свете.
Так и грамматика не только учит нас тому, как можно связать слово "лес" со словом "белка" и словом "живет", но и позволяет нам связать между собою любые русские слова, чтобы выразить любую мысль о любом предмете.