С. Попов: Все эти факторы, которые были как бы... как бы ограничивали обмен информацией, изменяли обычный, хорошо установленный научный процесс, не давали опубликовать результаты исследований и так далее, и так далее... Всё, что окружало атмосферу секретности очень пагубно влияло на качество научных исследований. Однако, как всегда бывает в обычном... в случае человеческих отношений, такие факторы не проявляли себя моментально. Но с течением времени становилось понятным, что система, в общем-то, она глубоко обречена. Доходило до того, что люди начинали подделывать результаты. А почему, собственно, и нет? Если результат не будет никому известен, если он будет известен только начальнику, а начальник, естественно, хочет хороший результат, то зачем стараться? Надо просто написать то, что от тебя хотят. Так что многие люди, логически глядя на вещи, просто подделывали результаты. Даже и подделывать не надо было: часто брали западный журнал, переводили с английского то, что надо было, вот, немножко полировали, и всё это засекречивалось, и никто этого никогда не знал, кроме некоторых комиссий, которые приезжали проверять, как выполнялись проекты. С другой стороны...
Слава Паперно: Это эпизод из вашей биографии?
Попов: Абсолютно. Это... я не подделывал никогда результатов, но мы знали, кто этим занимался. Были люди, которые этим занимались. Это было видно даже невооружённым глазом, когда, скажем, лень было считать бактериальные колонии. Ну, много этих колоний на чашках. Считать их утомительно, неприятно. Ну и писали "тысяча", "десять тысяч", "две... двести тысяч". И видя... видя такие результаты подсчетов, было ясно, что человек подсчетов не делал.
Паперно: В открытом научном процессе это было бы невозможно. Почему?
Попов: В открытом научном процессе просто коллеги сразу выявили бы подлог. Коллеги бы сразу остановили такую активность, такие результаты невозможно было бы опубликовать. Вас бы подняли на смех, если бы что-нибудь такое было опубликовано в серьезном научном журнале.