С. Попов: Сформулировать то, что происходило, те как бы, те эмоциональные аспекты работы, которые были тогда, они не рассматривались как что-то, понимаете, что-то экстраординарное. Казалось, что мы делаем что-то... какие-то достаточно банальные вещи. Может быть потому, что это было уже как-то положено на бумагу, это выглядело, как формальный план, и с нас постоянно, как это, драли три шкуры для того, чтобы все это претворить в жизнь. То есть не было ощущения какого-то эмоционального возбуждения после достижения цели. Как-то все это было более... Более рутинно, что ли, да? И возникало, ну, возникало облегчение от того, что да, вот сейчас как... какая-то... я могу написать докторскую диссертацию, я могу написать статью. Но опять, как бы чувство возбуждения, оно давилось тем, что, ну, а вообще-то говоря, никто ничего не узнает. Понимаете? Все-таки человек видит себя в сравнении с другими, да? Он всегда ставит, как бы... Ну, это социальное существо, и если, если никто... никто не будет знать, и никто не будет... никто не оценит, то нет эмоционального подъема. Он теряется. И вот поэтому вся система, она гнила. Она в общем-то разлагала сама себя. Люди понимали, что их... их усилия, они в общем уходят никуда, по большому счету. Заказчик приезжает, заказчик собирает документы, заказчик берёт у вас результаты исследований и исчезает, и вы никто. И в результате, когда биологическая программа кончилась, оказывалось, что всё это вот... вот дерьмо это месили, месили, из года в год, из года в год, а потом оказалось, что мы никому не нужны. Вот просто идите, идите, куда хотите, понимаете? Но только никому не рассказывайте о том, что произошло. Я не знаю, если Геннадий испытывал такое же чувство, когда просто тебе говорят, что ты уже никому не нужен, все, тебя издержали, как говорится. Ты свои исследования делал когда-то, ну и ладно. И никому это не надо, и никто это знать не будет, и ты об этом никому не расскажешь. Вот и всё. А дальше, хочешь делать науку, да ради Бога, только денег на науку нет.