Часть 8: Ничего здесь не изменится
scene 162
Село Муслюмово. Забрызганный грязью автобус на заснеженной деревенской улице. Женщина в телогрейке и синем платке тащит большой бидон на колесах, потом крутит рукоятку примитивного деревянного колодца. Цепь поднимает ведро с водой. Женщина подхватывает его рукой в рукавице, выливает воду в бидон, вешает ведро на гвоздь, закрывает бидон и задвигает грубо сколоченную деревянную крышку колодца. Тащит бидон прочь — по снегу, потом по заснеженной мостовой.
scene 163
Продолжение предыдущей сцены: заснеженная деревенская улица, женщина вдалеке тащит бидон с водой на колесах.
Голос Светланы Ахмадеевой за кадром: Жителей нашего села надо переселить в другое, более чистое место... экологически чистое место... подальше от этой речки.
scene 164
Светлђна Ахмадљева, жительница села Муслємово
Светлана, молодая женщина в белой куртке, стоит у кладбищенской ограды и рассказывает.
Светлана: Ничего у нас не изменится. Может быть раздадут какие-нибудь сотни там, гробовых, как у нас называют, денег... ну, может не сотни, может быть по тысяче дадут, и я думаю на этом всё заглохнет, как говорится. Ничего здесь не изменится.
scene 165
Рамќль Ягафђрович Мухомедьїров, учитель Муслємовской школы
Летом на улице села Муслюмово. Рамиль — мужчина средних лет, одетый в спортивную куртку, идет по улице и рассказывает. Позже он проходит мимо большой группы мужчин и детей, стоящих в грязи вокруг мотоцикла. Красный легковой автомобиль проезжает по раскисшей, немощеной улице.
Рамќль: У нас народ проголосовал, чтобы нас переселили. Народ согласен в принципе, и старики согласны, чтобы переселили нас куда-нибудь подальше от реки. Но все равно этот вопрос не решается, он как остался на бумажке, так и по-моему... воз и ныне там, как говорится. У нас народ такой, что он сейчас уже смирился вот с тем положением... нам уже по-моему становится безразличным, кто приезжает к нам, какие вопросы они решают — экологические вопросы или свои личные. Трудно сейчас судить, конечно, но я думаю так. Потому что мы не видим конкретной помощи. Если была бы конкретная помощь какая-то, то может быть народ хоть как-то почувствовал бы.
scene 166
Лљна Морћзова (выросла в селе Муслємово)
Молодая женщина в белой футболке, платке и рабочих рукавицах стоит посреди картофельного поля с мотыгой в руке рассказывает. Позже мы видим, как она окучивает картофель.
Лена Морозова: Кому мы тут нужны? У нас, знаете, ничего никому не надо. Только так говорят. Вон, начальники все по себе расхватали, а людям чего? Людям ничего. Чего нам остается — смотреть только как они хорошо живут. Кому я нужна? Кому я нужна? Боже мой. У нас каждый отдельный человек сам по себе ничего не значит, у нас вот — «Народ!» Привыкли: «Народ!» А одна я — что я могу?
scene 167
Анќса Нинељва, почтальон в селе Тќшино
Женщина в полосатой летней рубашке идет по деревенской улице и рассказывает. Позже она подходит к водопроводной колонке, набирает два ведра воды и несет их в дом. С ней дети.
Анќса Нинељва: Вы знаете, я почему-то разуверилась в этой демократической власти, честное слово. Вижу, что ничего не делается. И не сдвинется наверное ничего с места.
За кадром: Я лично тоже думаю, что ничего для нас не сделают. И между прочим, Романов и не считает, что надо что-то делать. Они там на опытной станции опыты делали и вычисления всякие и решили, что жить на реке можно. Он так американцам и сказал: «Я, — говорит — не хочу сказать, что на реке хорошо. Но эвакуацию считаю нецелесообразной.» Романов говорит, что мы сами во всем виноваты.
scene 168
Геннђдий Николђевич Ромђнов, директор ОНИСа в Челябинске-60
Директор ОНИСа — мужчина в светлой рубашке и галстуке рассказывает, сидя за письменным столом в своем кабинете. Позже, когда у него звонит телефон, и он начинает разговаривать с кем-то по телефону, мы видим портрет Ленина на стене кабинета.
Ромђнов: Здесь у нас тут случился какой-то парадокс. Поставлена колючая проволока... она есть, так? Население умышленно вот нарушает режим ограничения... самым разнообразным способом, и при этом еще вот говорит: «Принимайте вот ко мне вот меры, я, значит, наелся радиоактивности.» В общем какой-то парадокс. Значит это снова, я хочу сказать, подчеркивает мою мысль, что нам надо было воспитывать людей. Но вот отсутствие гласности, отсутствие возможности сказать правду вероятно и погубило. Потому что... Извините. (в телефонную трубку) Да? Алло. А! Привет. А меня не будет, я в Москве буду. Ну. (продолжает разговор со Славомиром) Поэтому вот на мой взгляд лучше всего ужесточить режим... принудительный режим. И потом вот ввести в сознание вот людей, что ну нельзя там выпасать животных, нельзя там выпасать водоплавающую птицу, нельзя там вот купаться, и все вопросы об этом исчезнут. Хотя, хотя вот наше законодательство несовершенно, и я бы хотел сказать, что в этом плане конечно государство обязано выплачивать людям плату за риск. Вот если бы была плата за риск жителям Муслюмово, что они проживают рядом с грязным источником, никаких бы проблем не было. Они бы знали, что им выплачивают только за то, что им не разрешают выпасать там гусей. Никаких бы проблем не было. Я в этом вот так вот убежден. (проводит рукой поперек горла)
Contents