Часть 6: Винтики государственной системы
scene 121
Городское многоэтажное здание с вывеской «Филиал №4 Ордена Ленина института биофизики». Кабинет доктора Миры Моисеевны Косенко, заведующей клиническим отделеним Филиала. Косенко говорит по телефону. Затем мы видим ее у полок с медицинскими карточками.
За кадром: В Челябинске у них институт открыт, исследовательский. ФИБ называется. И там нас вот уже сорок лет исследуют.
scene 124
Мќра Моисљевна Косљнко, заведующая клиническим отделением ФИБа
Косенко — женщина в белом халате стоит возле полок с медицинскими карточками и рассказывает.
Косљнко: Вы были в селе Муслюмово и разговаривали там с жителями, видели реку, которая загрязнена радиоактивными отходами, а вот в этой комнате собраны амбулаторные карточки, медицинские документы на жителей этого села. Осмотры этих жителей начались не сразу после того, как случилось вот несчастье, эта беда. Радиоактивные отходы... теперь нам говорят, что радиоактивные отходы сбрасывались в реку Теча с конца сорок восьмого года, когда начал функционировать, начал действовать завод — радиохимический — по переработке облученного топлива. Вот начались сбросы отходов. А осмотры начались в Муслюмово наверно в пятьдесят третьем году, то есть через несколько лет после того как это случилось. И вот все записи о состоянии здоровья этих людей, начиная с 53-го года вот до настоящего времени, хранятся в этих документах. Эта комната показывает, каковы были масштабы этой беды, сколько людей пострадало от радиоактивных отходов, от действия этого предприятия.
scene 126
Алексђндр Васќльевич Аклљев, заведующий ФИБа
Молодой мужчина в костюме с галстуком и в очках стоит в кабинете и рассказывает.
Аклљев: Существовал специальный приказ, по которому запрещалось в медицинских документах говорить о том, что у человека лучевая болезнь. А вместо этого был введен термин, сокращение, аббревиатура: астено-вегетативный синдром. Все, кто занимается этой проблемой, если они видели, что в медицинских документах написано «астено-вегетативный синдром», все знали, что это значит, у больного хроническая лучевая болезнь.
scene 128
Мира Косенко в белом халате показывает медицинские карточки и объясняет.
Косенко: Тут нельзя было написать «лучевая болезнь». Этого мы не имели права. А как же тогда мы обозначали? Было дано нам такое разъяснение, что мы должны обозначить это буквами. И вот три буквы... называлось АВС, это русские буквы, и если такая запись появится — АВС, она у нас есть в карточках, мы можем вам найти, — все из наших сотрудников знали, что это и есть лучевая болезнь. Такой аббревиатурой обозначалась хроническая лучевая болезнь. Вот в 56-ом году первая степень лучевой болезни. Тут не написано, что первая степень... тут не написано, что лучевая болезнь, тут вот. Вот это и вот это говорит о том, что вот у этого человека была лучевая болезнь. Мы это знаем.
scene 129
Сћфья Герђсимовна Хролљнко, бывшая воспитательница детского дома
Хроленко, пожилая женщина в зимнем пальто, стоит в школьном спортивном зале и рассказывает.
Хролљнко: Нам не говорили о том, что вот мы болеем-то из-за радиации. Нам ставили всем это... сосудистая... диагноз «сосудисто-сердечная...» да, «вегетативно-сосудистую дистонию». Всем.
Славомир: Что это значит?
Хроленко: Ну это болезни сердца, болезни крови.
scene 132
Мира Косенко в белом халате стоит возле полок с медицинскими карточками и рассказывает.
Косљнко: Они ничего не знали, и мы не имели права им говорить о том, что они облучились. На этой всей информации стоял гриф «секретно», и засекречено это было по-видимому, в связи с тем, что завод сам, где производился бомбовый плутоний,.. о его местонахождении не должен был никто знать. Если бы стало известно, что рядом с каким-то местом люди облучились, то можно было бы восстановить, где находился завод. Повидимому в связи с этим никакой информации этим людям об облучении не давалось.
scene 133
Трегубљнков, сопредседатель ассоциации Кыштым-57
Танк на постаменте, затем памятник танкисту. Позже — мужчина в сером костюме сидит за письменным столом в большом кабинете и рассказывает. За спиной у него большая карта СССР.
Трегубљнков: Эти люди, которые должны были бороться с правительством, с государством против того, что они видели. Но на мой взгляд вот здесь произошло чего у нас очень часто происходит: это люди стали просто винтиками государственной системы. Они начали изучать людей как мышей. То есть виварий определенный сделан был, и защищались докторские, причем на высоком уровне, люди получали награды... а людям... а тех людей, которых они изучали,.. им просто ничего не говорилось. И это вот я считаю, что это преступление, которое врачи совершили сами... по своей специальности они не должны были этого делать, потому что изучать... можно изучать, но надо лечить, надо поднимать было голос.
scene 134
Натђлья Ивђновна Мирћнова, активистка движения зеленых
Женщина в элегантном джемпере и шейном платке рассказывает, сидя за столом.
Мирћнова: Та медицина, которая работала на нашей территории, она не ставила задачи оздоровления популяции после нашей радиационной трагедии. Она ставила перед собой — таков был социальный заказ — ставила перед собой задачу только наблюдения и констатации, а подоплека этого социального заказа была в том, чтобы доказать, что вреда ядерное загрязнение не принесло ни популяции, ни природе, ни здоровью населения.
scene 135
Геннђдий Николђевич Ромђнов, директор ОНИСа в Челябинске-60
Директор Опытной научно-исследовательской станции (ОНИС) — мужчина в светлой рубашке и галстуке говорит, сидя за письменным столом в своем кабинете.
Ромђнов: Конечно, если по хорошему счету... если по хорошему счету, то население должно было быть информировано, что оно либо проживает в условиях постоянного риска, либо что этот риск уже реализуется и вот наступает прямая вот опасность для здоровья. Но я снова подчеркиваю, что в условиях бывших Советского Союза, когда действовала система, когда у нас практически было очень мало законов, защищающих права человека, об этом можно было только разговаривать, но... но не делать.
Contents