Слово «спесивый» означает «высокомерный, надменный, чванливый». Спесь — чрезмерное самомнение, стремление подчеркнуть свою важность и превосходство перед другими; высокомерие, надменность, чванство. Это из словарей. На занятии вы определили это качество / чувство как «ложная гордость» и «сочетание гордости и невежества». Эти слова хорошо описывают личность Николая I (отца нашего героя Александра II) Любому человеку хочется думать, что он лучше других, но у большинства людей эта тенденция сдерживается умом, образованием, правилами приличия и хорошего тона, скромностью как одной из черт характера, которую нам предлагают развивать. У русского самодержца-императора (и даже простого барина) эта тенденция не сдерживается ничем. Наоборот, постоянная лесть придворных и подчиненных, вызванная страхом и желанием выслужиться, укрепляет и развивает в человеке самодурство (действия по своей прихоти, по личному произволу, не считаясь с другими, злоупотребление своей властью). Когда человек принадлежит к определенной группе людей (стране, этнической категории, коммуне, деревне, профессиональной гильдии), у него вырабатывается еще и гордость за свою группу, которая подтверждает, что принадлежность к этой группе — это преимущество, победа, результат правильного решения. В экстремальной форме это называется патриотизмом. В американской культуре элита — это богатые. Часто мы считаем также, что они богаты потому, что они принимали правильные решения или много и упорно работали или обладаютособым талантом в какой-то области. Иногда мы склонны иронизировать над теми из них, кто получил богатство в наследство, ничего не сделал для его умножения и, вероятно, его растеряет. В Николаевской России элита — это те, кто принадлежит к дворянскому сословию (по рождению или по царской милости, как, например, Елена Павловна, жена великого князя Михаила, брата Николая I), независимо от их богатства или личных качеств. Особая элита — «сливки» общества — это придворные, приближенные императора. Впоследствии (к концу 19-го века и особенно в 20-ом веке) элитой (интеллектуальной элитой или «интеллигенцией») стали считать в России и людей без дворянского звания, которые отличаются определенной степенью образованности, порядочности, прогрессивности и воспитанности, хороших манер. Богатство само по себе (например, богатство купца-нувориша в 18-ом и 19-ом веках) не приближало человека к элите. Этот сдвиг уважения к человеку и понятия элитарности от дворанского происхождения к оценке его личных качеств — очень важная особенность русской культуры и того, как она изменилась в течение 19-го века. Слово «интеллигенция» вернулось из русского в европейские языки, и с словаре Random House Dictionary определяется так: "intelligentsia - intellectuals considered as a group or class, especially as a cultural, social, or political elite." Однако в современном русском языке мы не включаем политиков в разряд интеллиггенции только за то, что он играют политическую роль. Любой отдельный политик может быть интеллигентным человеком, но это не связано с его принадлежностью к «кремлевской элите». Можно быть министром и в то же время считаться хамом, а хам в русском языковом сознании никогда не будет придлежать к интеллигенции. Слово «раболепие» определяется в словарях как «льстивое угодничество, низкопоклонство, рабское преклонение, неискреннее стремление расположить кого-то в свою пользу, угождая ему независимо от своего собственного отношения к его качествам». Для того, чтобы страной могли править самодуры, нужно, чтобы большинство тех, кто их окружает, умели раболепствовать. Именно так — самодурство и раболепие — описывает российский свет маркиз де Кюстин в своих записках «Россия в 1939 году», на которые ссылается Радзинский. Даже Александр, сын Николая, совершенно меняется, когда оказывается вне влияния отца, например путешествуя в Европе или командуя войсками на Кавказе. Но в присутствии Николая ни один придворный не решается на независимые, творческие, конструктивные высказывания или поступки. (Сто лет спустя Сталин так же окружил себя раболепствующими подчиненными). Таким образом Николай оградил себя от реальной России, как будто намеренно отказываясь знать и видеть настоящую жизнь страны. И если стабильность гораздо важнее прогресса, т.е. если желание продлить детство, задержать будущее (как мы читали у Радзинского) подавляет желание повзрослеть и поумнеть, то такая политика вполне оправдана. Тиран — отчасти ребенок, он не желает видеть реальность, он живет иллюзиями, сказками. Но такая жизнь возможна только в очень замкнутом мире, где все окружающие помогают тебе притворяться, что мир по твоему указу остановился и стоит на месте. Есть какая-то детская наивность в том, что Николай думал, что запретив людям читать, например, книгу маркиза де Кюстина, он действительно остановит распространение позорной для него информации. Все это было возможно благодаря монотеизму России: один царь, один Бог, одно мнение, одна политика, никаких проявлений плюрализма, который уже существовал в Европе. Огромные размеры, изолированность, удаленность России способствовали этому. В Европе устроить такую блокаду информации и мысли было бы намного труднее. Крайняя централизация власти в России тоже помогала консервативной, регрессивной атмосфере, царившей в России Николая I. Отчасти все это объясняет, почему в николаевской России не появлялись лидеры оппозиции, какого-то нового философского движения, политических и экономических партий. Радзинский приводит только двух: Чаадаева и Герцена. Первого объявили сумасшедшим, второго посадили в тюрьму, потом выслали в Пермь, и в конце концов вынудили эмигрировать. Писатели были в центре внимания Третьего отделения (николаевской тайной полиции и слежки, возглавляемой Бенкендорфом) потому, что новые идеи прежде всего требуют описания, высказывания, обсуждения. Подавление литературы помогало подавлению новых идей и возможной оппозиции. Все новое можно рассматривать либо как возможность либо как опасность. При Николае новое виделось элите как опасность. Чтобы проверить, не упрощает ли картину Радзинский для стройности своего повествования, нам теперьь стоит почитать первоисточники — Герцена, Чаадаева, де Кюстина, Достоевского.