Горький пишет короткими, ясными предложениями, но даже их можно сократить: в сущности у него главное - отдельные слова. С первой страницы: ревел фабричный гудок... послушные тараканы... фабрика выкидывала людей... каторга труда. Отдельные слова и короткие фразы не передают мысли, но легко передают общее ощущение. Этот роман не предлагает читателю сложное многоплановое пространство. В нем простые люди начинают с простых идей: трудная, скучная жизнь, тяжелый труд, угнетающий, нищий и неинтересный быт, жестокости и скука. Этот мир устроен примитивно, бинарно, во всяком случае в начале романа: начальники и подчиненные, богатые и бедные, добрые люди и злые люди. Дальше понемногу становится сложнее: персонажи растут и развиваются, их пюстепенно становится не два типа, а три или четыре (потом даже немного больше), но идеи ненамного усложняются. Больше других меняется, развивается мать. (Павел взрослеет, конечно, но в характере матери больше перемен). Она тут главная героиня. Славина теория: Горький полностью разочаровался в отцах. Девятнадцатый век был полон дискредитированных отцов. Александр II, безуспешно пытавшийся быть для России отцом-благодетелем; благонравные, но глуповатые и беспомощные отцы у Тургенева, полностью отсутствующие отцы у Достоевского – идея отца провалилась. Может быть отец Штольца в «Обломове» еще бы сгодился в герои, но он — немец. У самого Горького вообще не было представления о том, что такое отец: его вырастила бабушка. Похоже, что Горький решил, что 20-ый век требует другого родителя — такого, который помогает, поддерживает, но не направляет, не критикует, не служит примером, т.е. мать. Развитие приходит из книг, которые Павел приносит, читает и немного пересказывает матери. Но мы не видим ни одного названия, ни одного имени автора. Самое подробное описание книги такое: «в желтой обложке, с картинками». Даже когда какие-то несложные идеи из книг пересказываются читателю, это делается так: «мы должны построить мостик через болото этой гниючей жизни к будущему царству доброты». То есть предлагаютя лозунги и очень общие цели и желания, никакой аргументации, никаких дискуссий. Если в этих книгах и есть какая-то глубина, ее не показывают читателю, и читатель не может составить своего мнения. Он слышит только, как герои романа реагируют на прочитанное в книгах. Мать начала жизнь с повиновения, послушания, пассивного исполнения своих домашних обязанностей. Когда умер ее муж, она как будто начала просыпаться. Сначала ее роль матери требовала от нее какой-то активности, минимальной самостоятельности: сына надо кормить, одевать. Потом, когда Павел был в первый раз арестован, ей объяснили, что она может его спасти, продолжая его дело. И она пошла на фабрику с запрещенной литературой — сначала только чтобы помочь арестованному сыну (если листовки продолжают появляться без него, значит это не он их распространял), но потом с азартом и гордостью. Это уже не просто физическая самостоятельность, это активная деятельность. Мать растет и в своих глазах, и в глазах сына и его друзей. Она сохраняет свою старую веру в Бога, но ей объясняют, что есть не один Бог, а два (не больше!): один — ее милостивый Бог бедного человека и другой: Бог-полицейский, который служит хозяевам и богачам. Мир религии и веры теперь тоже состоит не из одного пласта, а из двух, включает этих двух Богов. Теперь у нее два сына: она приютила у себя хохла Андрея. Андрей и Павел — еще один бинарный анализ мира. Павел холоден и рационален, он представляет разум. Андрей душевнее, он говорит от сердца. Начинающие революционеры в этой части книги отрицают террор (Павел говорит «Нам это не надо»; Весовщиков говорит «Я так полагаю, что некоторых людей надо убивать», но Павел против этого), но называют себя социалистами (хотя мы не знаем, что они под этим понимают) и унаследовали от народовольцев желание пожертвовать собой, сгореть (Ради этой жизни я на всё пойду!). В мире народовольцев трудно было стать лидером. Фактически у них были лидеры духовно-идеологические, как Чернышевский (но для этого надо было написать книгу) и лидеры практические, которые умели делать динамит. В новом мире романа «Мать» лидером стать очень просто: надо взять красное знамя и идти впереди колонны демонстрантов. Дилемма Достоевского здесь решена просто: «пусть умрут тысячи, чтобы воскресли тьмы народа по всей земле». Про интернациональное братство бедноты и рабочих тоже много говорится, но здесь нет сомнений ни у кого, что пожертвовать частью населения планеты — дело хорошее, потому что остальные будут жить в каком-то неопределенном раю. Слово «вера» появляется сначала только в религиозном контексте, но потом все чаще упоминается рядом с «правдой», в которую верят герои, а в конце первой книги мать приходит к такой мысли: «Христа не было бы, если бы его ради люди не погибали.» Это какое-то странное соединение христианства Достоевского и отверженных им идей насилия ради блага всего человечества.