Врач поставил Д-503 диагноз: у него образовалась душа. Мы не думали, что у Д «есть душа» пока он не признался, что в детстве пережил ужасную психологическую травму: открытие иррациональности в математике. Бездушный человек не может быть душевно травмирован. Человек уязвимый — это уже не идеальный «нумер» в Едином Государстве. Второе: оказалось, что Д способен влюбиться. Для этого тоже нужна душа. Теперь он испытывает мучения, сомнения, тревогу — еще одно доказательство души. Объясняя нам, как живут нумера в государстве, он утверждал, что они безоблачно счастливы. Теперь мы видим, что некоторые не так уж счастливы, и он — один из них. Автор постепенно находит и показывает нам, как реальный мир отличается от идеального, идеологически чистого. Ни Бабичев, ни Ленин, ни Жданов ни в чем не сомневались. У них были ответы на все вопросы. Их беспокоило только, как поскорее воплотить в жизнь эти ответы. В начале романа «Мы» с нами тоже говорил голос, знающий все ответы. Мы всё еще слышим его время от времени, но такой уверенности в нем уже нет. Одна из причин болезненного состояния Д — то, что он не умеет справляться со своими чувствами. Но у него не было возможности этому научиться: он рос в мире, где человеку постоянно напоминают, что никаких чувств у него нет. Есть только обязанности и твердое расписание жизни. Теперь I-330 дает ему возможность исследоватеь ту часть его души, которая до сих пор спала. Постепенно Д узнаёт, что он не единственный в Едином Государстве, у кого есть сомнения и, вероятно, душа. Ему хочется думать, что это только он и I такие, но эпизод на прогулке, когда какая-то веснущатая женщина бросилась на помощь арестантам, доказывает, что они не одни. Сначала он думал, что он точно такой же, как все (только руки у него волосатые), потом решил, что он не такой, как все, а на выборах в День Единогласия обнаружил, что таких «не таких» очень много. Может быть все «не такие»? Только каждый думает, что он единственный испытывает сомнения и другие чувства? Если в Едином Государстве есть нумера, которые абсолютно всем довольны, то нам их не показали, мы не знаем ни одного такого человека, только какие-то безымянные шеренги, какая-то идеальная масса. Может быть таких и нет вовсе? Никто не знает, что ты думаешь, если ты не пишешь дневники или поэмы и не ведешь откровенных разговоров с друзьями. Вероятно, представление о том, что есть верхний слой (Благодетель, Хранители) и нижний слой (все остальные) слишком примитивно. Мы видим, что у I-330 есть «знакомые», а у тех есть еще «знакомые», а теперь и Д постепенно занимает какую-то промежуточную позицию. В «Собачьем сердце» тоже были слои: военный из Кремля, Преображенский с его связями среди могущественных пациентов, доктор Борменталь, Швондер, домком — все они составляли многослойную иерархию и в смысле информированности и в смысле способности анализировать и иметь свое мнение. Если самый нижний слой населения — самый многочисленный — получал все, что им было нужно, потому что вся системя была ориентирована на то, чтобы все были «равны», то может быть у этих людей не было никаких причин сомневаться, задавать вопросы, думать? Или они все же не получали того, что им было обещано? Или может быть думали, что не получают? Может быть в этом состоит механизм социального развития, которое не может оставаться в идеальном равновесии, описанном в начале книги? Почему в этом математизированном обществе — где нет места романтике, нет ничего личного или тайного, и даже сексуальная жизнь подчинена расписанию — почему здесь любовь описывается в таких туманных, метафорических, романтических выражениях? Может быть у них нет слов, чтобы описать проявления любви — и физические, и душевные? А вот наблюдение, сделанное Яшей, когда мы уже почти разошлись: с Д происходит то, что популярно в современных фантазиях о роботах, которые научаются чувствовать. И еще другую тему предложил в последний момент Никита — кто-нибудь помнит, какую?